Брат Гримм - Страница 28

— Что там сказано?

Шеф технических экспертов передал пакет Фабелю, и у Фабеля все внутри оборвалось. Он увидел прямоугольный листок все той же желтой бумаги размером десять на пять сантиметров и сразу узнал красные чернила. Знакомый ровный и на удивление мелкий почерк. Этим почерком и точно такими же чернилами была написана записка, обнаруженная в руке мертвой девушки на берегу Эльбы. На сей раз на листке было всего лишь одно слово — «Гретель». Фабель показал листок Марии.

— Ну и дерьмо! Ведь это тот же парень. — Она посмотрела на тела и на Браунера, пытавшегося открыть кулак мужского трупа.

— А здесь, как и следовало ожидать, начертано «Гензель», — сказал Браунер, опуская в пластиковый пакет желтый листок.

У Фабеля перехватило дыхание. Он посмотрел вверх — на бледно-голубое небо, а затем вниз — на идущую к парковке тропу. Затем он перевел взгляд на темно-зеленый, чем-то похожий на склеп лес и лишь после этого снова взглянул на трупы. Мужчина и женщина с рассеченными до спинного хребта шеями сидели рука об руку, а между ними лежал большой, усыпанный хлебными крошками носовой платок. «Гензель и Гретель». Мерзавец, видимо, считает, что это очень смешно.

— Вы были совершенно правы, вызвав нас, комиссар Германн. Вам таким образом, возможно, удалось сократить дистанцию между нами и серийным убийцей, который, как нам известно, уже совершил одно, а может быть, и два убийства. — Германн зарделся, улыбнулся, но Фабель не стал отвечать ему тем же. Вместо этого он сказал: — А теперь я хочу, чтобы вы собрали всю свою команду на автомобильной стоянке для брифинга. Нам надо буквально ощупать весь тот район. После этого мы займемся поисками реального места преступления. Нам надо установить, кто эти люди и где их убили.

Глава 12

10.00, воскресенье 21 марта. Бланкенезе, Гамбург

Она сидела на стуле и старела.

Она сидела, выпрямив спину, и прислушивалась к тиканью часов, зная, что каждая секунда уносит с собой частичку ее молодости и красоты. А красота ее была поистине потрясающей. Утонченная грация Лауры фон Клостерштадт не имела ничего общего с переходящей модой на женщину-дитя или красотку с пышными формами. Это была вечная красота — жестокое холодное совершенство. Ее облик создали не мастера фотографии, он был сформирован поколениями и поколениями аристократических предков. Оказалось, что и в наше время подобное совершенство пользуется большим спросом, являясь товаром, за который лучшие дома моды и самые известные парфюмерные фирмы были готовы выкладывать огромные деньги.

Сравнить красоту Лауры было абсолютно не с чем, если, конечно, не сравнивать ее с той степенью одиночества, которое испытывала красавица. Простой обыватель не способен осознать, что красота может отталкивать людей так же, как и уродство. Уродство вызывает отвращение, а красота, подобная той, какой обладала Лаура, рождает страх. Очень немногие мужчины осмеливались на то, чтобы попытаться разрушить стену, которую воздвигло вокруг Лауры ее совершенство.

Она размышляла о своем возрасте. Через неделю ей исполнится тридцать один. Скоро должен подъехать Хайнц — ее агент. Он собирался помочь ей подготовиться к приему по случаю дня рождения. Хайнц сделает так, что все пройдет как нельзя лучше. С агентом, надо сказать, ей необычайно повезло. Этот несколько экстравагантный парень являет собой сплав кипучей энергии, железной решимости и эффективности. Хайнц был не только хорошим агентом, он стоял ближе всех ее знакомых к тому, чтобы называться подлинным другом. Лаура знала, что внимание Хайнца к ней выходит далеко за рамки желания «сохранить ее талант». Хайнц был единственным человеком, который смог пробиться через ее оборонительные рубежи и понять всю глубину ее печали. Очень скоро энергия Хайнца заполнит всю виллу, но пока в доме царило полное безмолвие.

Комната, в которой сидела Лаура, была одним из двух мест, где она всегда искала убежища. Оба помещения находились в ее просторной вилле. Одно из них являло собой большую, чрезмерно светлую и подчеркнуто нефункциональную комнату с безжалостно жестким стулом, полом из твердого дерева и белыми стенами; второе было плавательным бассейном, сооруженным над террасой у одной из боковых стен дома. Когда кто-то плыл в направлении огромного, украшенного витражами окна, то этому человеку казалось, что он плывет в небо. В этих двух помещениях Лаура фон Клостерштадт назначала свидание самой себе.

В комнате, где она находилась в этот момент, не было никакой мебели, кроме жесткого стула, на котором она сидела, и комода вдоль стены. Единственным предметом роскоши, допущенным в это голое пространство, была стоящая на комоде CD-система.

Это была очень светлая комната, что в конечном итоге и убедило Лауру сменить адрес. В комнате были высокие оштукатуренные потолки с лепным карнизом и окно в форме большого эркера. Помещение идеально подходит для детской, подумала она тогда и тут же купила виллу.

Но детской комнатой эта белоснежная палата не стала. Лаура оставила ее совершенно пустой, и помещение в своей холодной белизне казалось стерильным. Лаура сидела в этом ледяном безмолвии и думала о несуществующем десятилетнем ребенке. О том, кто никогда не существовал. Лаура сидела на жестком стуле в стерильно-белой комнате и думала о том, как эта комната могла бы выглядеть с разбросанными по полу яркими игрушками и веселящимся ребенком.

А может, оно и к лучшему? Общение с собственной матерью привело Лауру к убеждению, что ребенок — всего лишь средство передачи пережитых тобой страданий следующему поколению. Нет, мать Лауры вовсе не отличалась жестокостью. Она не била и намеренно не унижала дочь. Все было совсем не так. Мать Лауры Маргарита фон Клостерштадт вообще не испытывала по отношению к дочери каких-либо чувств. Иногда, впрочем, она окидывала девочку спокойным и слегка неодобрительным взглядом, словно пыталась оценить ее со стороны, понять, что являет собой дочь и каким образом можно приспособить чадо к своей жизни. Лаура всегда чувствовала, что по какой-то известной лишь матери причине она была плохой девочкой. Очень скверным ребенком. Тем не менее мать признавала исключительную красоту Лауры. Это было единственным, как она считала, достоинством дочери. Поначалу она даже занималась карьерой Лауры, но потом менеджером был назначен Хайнц. Мать без устали и даже с какой-то одержимостью заботилась о карьерных успехах Лауры, делала все, чтобы дочь заняла достойное место в тех кругах общества, к которым принадлежали фон Клостерштадты. Однако Лаура не помнила, чтобы мама в детстве с ней когда-нибудь играла или ласково ей улыбалась. Не помнила она и каких-либо проявлений искренней материнской заботы.