— Ну и как ты относишься к роману Вайса? — спросил он.
— Прекрасно… то есть нормально. Я согласен с твоей оценкой его стиля. Пишет он действительно с излишним пафосом. Но удивительно, насколько сильно тебя захватывает тот мир, который он описывает. Ты сразу начинаешь ассоциировать Якоба Гримма не с реальной исторической личностью, а с типажом, порожденным фантазией автора. Об этом, собственно, как мне кажется, и говорит теория Вайса. — Фабель помолчал немного, а затем продолжил: — Кроме того, я внимательно познакомился с работами братьев Гримм. Я знал, конечно, что эти парни собрали кучу сказок, но не имел представления, что этих сказок такое множество. Не знал я и того, что они записывали сказания и легенды.
Отто величественно кивнул своей огромной головой и сказал:
— Они были увлеченными и чрезвычайно талантливыми людьми, являя собой очень мощную команду. Своими работами по немецкому языку и общей лингвистике они, как тебе известно, совершили прорыв в филологии. Некоторые их труды не устарели и по сей день. Они вскрыли механику языка, показали, как язык эволюционирует, что и как один язык заимствует у другого. По иронии судьбы большинству людей они известны как авторы сказок, которых они на самом деле не писали. Братья всего лишь редактировали и переписывали первоначальные версии, чтобы сделать их более приятными.
— Ммм… я знаю… — Сусанна отпила вина, поставила бокал на стол и продолжила: — Как психолог, я нахожу сказки просто восхитительными. В них столько глубины! И секса, разумеется.
— Совершенно верно, — с улыбкой подхватил Отто. — Братья Гримм не были писателями, они были собирателями — лингвистами и филологами, посещавшими самые глухие уголки Центральной и Северной Германии, чтобы найти и записать старинные народные предания и сказки. Поначалу у них в мыслях не было переписывать и «улучшать» традиционные версии сказок и легенд. Но поверьте, большинство записанных ими сказок и преданий были не столь миленькими, какими они предстали в более поздних изданиях, и, уж конечно, ничем не напоминали тот тошнотворный сахарин, в который они превратились стараниями Уолта Диснея. Когда сборник их записей стал бестселлером и особенно после того как они стали готовить издания для детей, они начали устранять из сказок самые мрачные и сексуально откровенные элементы.
— А ведь мы, даже став взрослыми, слегка побаиваемся сказок, — сказала Сусанна. — Их нам читали на ночь, когда мы были детьми, но сказки есть не что иное, как предупреждение о грозящих людям опасностях и руководство, как эти опасности избежать или укрыться от зла во всех его проявлениях. Но и это не все. Сказки говорят нам о тех опасностях, которые таят в себе те явления и места, которым мы привыкли доверять. Наш дом, например. Угрозы, исходящие от родного и хорошо знакомого, столь же реальны, как и угрозы со стороны неведомого. Забавно, что самым распространенным персонажем, общим для многих сказок, является злобная мачеха.
— Вайс утверждает, что все эти сказки и предания лежат в основе всех наших страхов и предрассудков. Формируют, как сказала Сусанна, нашу психику. — Фабель сделал паузу, чтобы собрать вилкой с тарелки остатки тальятеллы. — Он говорит, что когда мы читаем книгу или смотрим кино, мы в любом случае сталкиваемся с изложением одной из сказок.
Отто яростно закивал головой и, тыча в сторону друга вилкой, выпалил:
— Точно… и он прав! Как говорят специалисты, существуют лишь четыре основополагающих сюжета… а может быть, шесть? — закончил он, пожав плечами.
— Как бы то ни было, но все это самым странным образом связано с делом, которое я сейчас расследую. Но мы, кажется, сбиваемся на обсуждение производственных проблем, что, как известно, в нашем обществе категорически запрещено.
— О’кей, — озорным тоном произнес Отто. — Чтобы закончить с этой темой, скажу лишь то, что я наконец понял, почему Йен так увлекся сказками…
Сусанна вопросительно вскинула брови.
— Красавица… — Отто приподнял бокал, глядя на Сусанну, — …и Чудовище, — закончил он, салютуя таким же образом Фабелю.
23.20, воскресенье 28 марта. Бланкенезе, Гамбург
В помещении бассейна было темно и тихо, вода словно уснула на ночь. Лаура разделась в кабине и, обнаженная, остановилась перед зеркалом. Ее кожа была по-прежнему безупречной, волосы сохраняли золотой блеск, а линии тела оставались безукоризненно изящными. Чтобы сохранить это лицо и это тело, ей пришлось пойти на чудовищные жертвы. Перед ней в стекле отражалась совершеннейшая женская красота, за которую множество фотографов и модельеров были готовы платить огромные деньги. Она положила ладонь на живот. Живот был абсолютно плоским и твердым. Чтобы поддерживать его в таком состоянии, ей никогда не приходилось прибегать к специальным упражнениям, напрягая и расслабляя брюшной пресс. Она еще раз оценила свое совершенство и почувствовала отвращение. Отвращение и чувство вины.
Не надевая купальника, Лаура вышла из кабины. Она выключила верхний свет, позволив темноте и покою заключить ее в свои объятия. Девушка глубоко вздохнула и бросила взгляд поверх заполненной обсидианового цвета водой ванны бассейна на большое окно, служившее своеобразной рамой для картины ночного неба. Сейчас она поплывет в это небо, и ее мысли станут чистыми и светлыми. Лаура включила подводное освещение — бледно-голубое свечение вдоль бортика бассейна — и вошла в воду. Вода была прохладной, почти холодной; по ее коже поползли мурашки, а соски сразу стали твердыми. Она зашагала в глубину, и вода вокруг ее тела закружилась голубыми люминесцентными вихрями.