Фабель внимательно наблюдал за Вайсом, стараясь понять, какая сила заставляет полыхать взор писателя темным огнем страсти.
— Итак, изображая Якоба Гримма в образе убийцы детей, вы верите, что этот ваш творческий вымысел трансформируется в какого-то рода истину. Это так?
— Что есть истина? — с оттенком снисходительности улыбнулся Вайс, видимо, желая этим сказать, что для ответа на вопрос Фабель не располагает достаточным интеллектуальным ресурсом.
— Истина, — сказал Фабель, — это точный и неопровержимый факт. И с этой абсолютной истиной я сталкиваюсь ежедневно. Я понимаю, что вы хотите сказать. Вы считаете, что иногда истина имеет субъективный или слишком абстрактный характер. Якоб Гримм убийцей не был. А человек, которого ищу я, — убийца. И это есть неопровержимый факт. Истина. И мне надо установить, насколько существенно ваш труд вдохновил его на преступления. Если вообще есть это влияние.
Вайс, как бы закрывая тему, махнул рукой. Здоровенной мощной ручищей…
— Задавайте свои вопросы, герр криминальгаупткомиссар…
Беседа продолжалась еще двадцать минут. Во всем, что касалось сказок и легенд, Вайс обладал поистине энциклопедическими знаниями, и Фабель даже не заметил, как начал записывать слова писателя. Но в Вайсе было и нечто такое, что Фабелю категорически не нравилось. В нем присутствовала какая-то угроза, и дело было не только в росте. В отличие от Ольсена в его поведении не ощущалась с большим трудом сдерживаемая ярость. Опасность таилась в его черных глазах. В них было что-то нечеловеческое.
Заканчивая разговор, Фабель сказал:
— Но все это не более чем сказки. Невозможно поверить, что за ними стояли реальные события.
— Неужели? — усмехнулся Вайс. — Возьмем, например, русскую сказку о Бабе-яге. Вся мебель в ее избушке сделана из человеческих костей. Вы наверняка слышали об Эдди Гьене — американском серийном убийце, чьи преступления легли в основу таких фильмов, как «Психопат» и «Молчание ягнят». Вломившись в его деревенский дом, полицейские увидели там стулья и табуреты из человеческих костей и нашли почти законченный комбинезон, сшитый из человеческой кожи. Под нашей луной, как я сказал, ничто не является единственным и неповторимым. В мире до нас обитало несчетное число Эдди Гьенов, и нельзя исключать, что один из них вдохновил русских на создание сказки о Бабе-яге. И имейте в виду, что множество сказок было, если так можно выразиться, стерилизовано. Возьмем, например, «Спящую красавицу». В оригинальной версии девицу не пробуждал чистым поцелуем прекрасный принц. Это было повествование об изнасиловании, инцесте и каннибализме.
Когда Фабель с толстой папкой под мышкой оказался на Эрнст-Мантиус-штрассе, у него возникло непреодолимое желание глубоко вздохнуть, чтобы очистить свой дух и тело. В последние минуты беседы ему стало казаться, что стены помещения смыкаются, а кабинет Вайса превращается в берлогу какого-то страшного зверя.
Солнце, прорвавшись сквозь дымку, заливало девственно-чистые стены вилл своим теплым светом. «Интересно, сколько тайных комнат и темных секретов скрывается за этими элегантными фасадами?» — спрашивал себя Фабель, направляясь к машине. Открыв на ходу мобильник, он сказал:
— Мария? Говорит Фабель. Я хочу, чтобы ты покопалась в прошлом Герхарда Вайса. Узнай о нем все, что можно…
20.00, вторник 30 марта. Клиника Марияхильф, Хаймфельд, Гамбург
— Прости, мутти, но этим вечером я не смогу у тебя задержаться. Мне предстоит еще множество дел. В последние дни я очень, очень занятой мальчик. — Он придвинул стул еще ближе к кровати, с заговорщицким видом огляделся и зашептал ей в ухо: — Я сделал еще одно дело. Еще один рассказ воплотился в жизнь. Она была такой печальной. Я увидел грусть в ее прекрасных глазах, когда она впускала меня в свою большую и совершенно пустую виллу. Принцесса в башне из слоновой кости. Я оказал ей огромную услугу, мутти. Поверь, я не хотел, чтобы она страдала. А теперь, как ты понимаешь, мне надо подготовиться к твоему возвращению домой. Это добавляет мне хлопот.
Он помолчал, погладил волосы старой женщины и продолжил:
— Но зато ты будешь очень, очень страдать. Обещаю.
Из коридора донеслись звуки шагов — дежурная сестра совершала обход. Он откинулся на спинку стула и молча ждал, когда шаги затихнут. Как только за дверью воцарилась тишина, он снова склонился к уху старухи и зашептал:
— Я творю чудеса, мамочка. Я снова возвращаю их в детство. И эти драгоценные моменты, которые предшествуют смерти, я делю с ними. Все, чем они стали, исчезает… Годы их взрослой жизни куда-то уходят, и они вновь становятся крошечными испуганными детишками. Потерянными, пребывающими в страшном ужасе душами, совершенно не понимающими, что с ними происходит.
Он снова замолчал, и в больничной палате повисла тишина, нарушаемая лишь отголосками негромкой веселой беседы, происходившей дальше по коридору и в совершенно иной вселенной. Немного выждав, он продолжил:
— Ко мне приходили полицейские, мутти. Они очень, очень глупые люди. Им кажется, что у них имеются ответы на все, а на самом деле они ничего не знают. Они не представляют, с кем имеют дело, и им меня никогда не поймать. — Сын негромко хихикнул и продолжил: — По крайней мере они не схватят меня до тех пор, пока мы вместе с тобой хорошенько не повеселимся. Скажи, мамочка, что тебя больше пугает: то, что ты умрешь, или то, что ты умрешь недостаточно быстро? Скажи, страшит ли тебя боль? Сама мысль о ней? Боль будет чудовищной. Я могу обещать, что боль будет очень, очень сильной. И это время, мутти, приближается… Срок почти наступил.