Брат Гримм - Страница 96

— Помимо той макулатуры, которую ты позаимствовал у Вайса, я просмотрел мешок писем от почитателей, присланных на его имя в издательство. Они прислали мне корреспонденцию за год, и я уже углубился примерно на шесть месяцев назад. Среди отправителей нашлось с десяток психов, с которыми мне хотелось бы поболтать, — сказал Вернер, открыл папку и осторожно, двумя затянутыми в латекс пальцами захватил уголок находившегося в ней единственного листка бумаги. — Но затем я нашел это… — Он вытянул из папки письмо.

Фабель уставился на листок. Письмо, которое держал за уголок Вернер, было написано мелким аккуратным почерком и красными чернилами на листе желтой бумаги.

Хольгер Браунер подтвердил, что бумага полностью соответствует той, которую использовали для коротких записок, найденных в руках каждой из жертв. Он также подтвердил свое первоначальное предположение, что этот сорт бумаги является массовым продуктом, его можно купить в супермаркетах, писчебумажных и компьютерных магазинах по всей стране. Установить происхождение данного образца было абсолютно невозможно. Почерки также совпадали, а анализ чернил, судя по всему, тоже не таил в себе сюрпризов. Больше всего Фабеля взволновало само письмо. Это было послание от восторженного поклонника, а не короткая записка, оставленная на месте преступления. А это не исключало того, что убийца мог пренебречь осторожностью и оставил на бумаге какие-то следы. Но Фабеля ждало разочарование. Браунер подтвердил, что на письме нет отпечатков пальцев, образцов ДНК или иных следов, способных вывести на след автора.

Из этого следовало, что в то время, когда этот человек писал Вайсу, он уже готовился к убийству и знал, что полиция рано или поздно найдет его письмо.

Браунер прислал Фабелю четыре увеличенных в два с половиной раза копии письма, и одна из этих копий была приколота к демонстрационной доске.

...

Дорогой герр Вайс!

Я пишу вам для того, чтобы сказать, насколько очаровала меня ваша последняя книга «Дорога сказки». Я с большим нетерпением ждал возможности ее прочитать и, прочитав, не был разочарован. Мне кажется, что ваша книга являет собой один из величайших и весьма глубоких образчиков современной немецкой литературы.

Когда я читал вашу книгу, мне было совершенно ясно, что вы говорите подлинным голосом Якоба Гримма, точно так, как сам Якоб стремился изъясняться подлинным голосом Германии. В этом голосе воплощаются наши легенды, наши жизни и наши страхи, наша добрая и наша злая стороны. Знаете ли вы, что в то время, когда Британия сошлась с нашей страной в смертельной схватке, английский поэт Уистен Хью Оден писал: «Сказки братьев Гримм наряду с Библией являются фундаментом всей западной культуры»? Такова сила этих сказаний, герр Вайс. Таково могущество голоса нашего народа. Я имел возможность слышать этот голос много, много раз. Я уверен, что вы меня понимаете, поскольку вы тоже слышите голос нации.

Вы много раз говорили о том, что люди могут стать частью повествования. А вы верите в то, что повествование может воплотиться в людях? Или в то, что все мы являемся вымыслом?

Я тоже в некотором роде являюсь создателем сказок. Нет, здесь я преувеличил свою роль — ваш покорный слуга является всего лишь собирателем сказок. Я даю возможность другим людям их прочитать и узреть скрытую в них истину. Ты и я — братья. Мы с тобой — Якоб и Вильгельм. Но в то время как ты, подобно Вильгельму, редактируешь, облагораживаешь и орнаментируешь примитивную простоту древних сказаний, дабы ублажить свою аудиторию, я, уподобляясь Якобу, пытаюсь представить их в первозданной, пусть грубой, но кристально ясной форме. Напрягите свой мысленный взор, и вы увидите Якоба, который, спрятавшись рядом с лесным домиком Доротеи Фиманн, тайком слушает, как та рассказывает сказки детям. Разве не чудесно увидеть, как насчитывающие столетия и столетия сказания переходят от поколения к поколению? Я испытал нечто подобное. Именно это я хочу представить публике, чтобы та испытала восхищение.

Фабель еще раз прочитал письмо. По существу, оно ничего не говорило. В нем не содержалось ничего такого, что могло бы вызвать подозрения у Вайса или его издателей. После прочтения письма создавалось впечатление, что написал его не убийца, вознамерившийся с помощью реальных трупов воссоздать сказки братьев Гримм, а всего лишь какой-то рассказывающий о своих сочинениях слегка двинутый поклонник.

— Кто такая Доротея Фиманн? — поинтересовался стоявший рядом с Фабелем и разглядывавший увеличенную копию письма Вернер.

— Доротея Фиманн — старуха, которую нашли братья Гримм. А если быть точным, то нашел ее Якоб, — ответил Фабель. — Она жила неподалеку от Касселя. Женщина слыла известной сказительницей, но рассказывать что-либо Якобу она категорически отказалась, поэтому тот сидел под окном ее дома и подслушивал, как престарелая дама рассказывает сказки деревенским детишкам.

Вернер всем своим видом показал, что потрясен эрудицией Фабеля.

— Постоянно развиваю свои умственные способности и углубляю знания, — изобразив, в свою очередь, скромность, произнес Фабель.

К этому времени прибыли все остальные члены команды. В помещении стоял шум, поскольку офицеры сразу принялись довольно громко обсуждать самое свежее вещественное доказательство. Призвав подчиненных к порядку, Фабель сказал:

— Из письма мы не узнали ничего нового. Все, что там говорится, нам известно. Дополнительную информацию мы, возможно, поучим лишь после того, как фрау доктор Экхардт, ознакомившись с его содержанием, внесет дополнительные штрихи в психологический портрет преступника.